Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Миша Калинин удивился.
— Да, да. Это так,— убеждал Ваня друга.— А тебя, Миша, я сведу с одним умным человеком. Он подскажет, что нам надо делать, как жить…
Пичужник
Равного Путиловскому заводу в России в то время не было. Огромная армия рабочих с утра и до глубокой ночи трудилась в грохочущих цехах. Каждый делал своё: ковал или сверлил, нагревал или шлифовал, растачивал, полировал, красил, спускал, поднимал, откатывал.
— Вот ведь с полгода трёмся бок о бок, а один другого сразу не распознали,— сказал подметало — рабочий с ремешком вкруг седой головы.
Михаил Калинин задержался, переложил из руки в руку стальную болванку и подумал: «Наверное, это и есть тот самый рабочий, с которым мне советовал познакомиться Ваня Кушников».
— Новичок в токарном-то деле?
— Не очень,— ответил Калинин.— Два года на «Старом арсенале» работал.
— Вижу, ремесло это тебе по душе. Только вот характером норовист. Говорят, будто бы отказался жертвовать на постройку храма господня?
— Отказался.
— Может, ещё передумаешь?
— Нет, не передумаю. Церковь при заводе никому не нужна. Да и денег жалко.
— Другим-то, думаешь, своего заработка не жалко? Да жертвуют.
— Боятся администрации.
— А ты не боишься?
— Уволят, на другом заводе токаря нужны.
Рабочий с ремешком на голове за смену хоть один раз да подгонит тележку к станку Калинина. Пошутит, посмеётся, а иногда скажет и такое, отчего у молодого токаря займётся сердце:
— Вот, к примеру, металл: точишь чугун — от него шелуха. А скажем, медь: тут стружка, что шёлковая лента — соблазн. Но вот поставим кусок стали, резец сам скажет, что это за добро. Люди-то тоже разные. Как, по-твоему?
— Разные,— поняв, о чём идёт речь, ответил Калинин.
В выходной они условились сойтись на шумном Нарвском базаре, где толпился народ, продавая полуизношенную одежду, валенки, шапки и всякую всячину. Рабочий-подметало пришёл в длинном драповом пальто, в шляпе. В руках он держал клетку с двумя серыми, невесёлыми пичужками.
Пичужник и Миша Калинин сели на обглаженный камень поодаль от людской толчеи.
— Надоест мне заводской шум, вот я тут и отдыхаю,— сказал пичужник.
Он вскинул поблёкшие глаза к чистому холодному небу. Проследил за сахарными облаками, идущими своей чередой. Брови его расправились.
— Плясать умеешь?
— Чего? — удивился Калинин.
— Плясать «Барыню» или «Камаринскую», песню петь — надо уметь. Друзьями обзавёлся?
— Обзавёлся.
— Это хорошо. Только не ходите попусту друг к другу. И на улице своих не признавайте, держитесь как чужие. Понял?
— Понял,— ответил Калинин.
— Читаешь?
— Читаю. А то как же!
— На народе с книжкой не показывайся. Хозяйка квартиры небось за керосин бранит?
— Бранит, хотя я свой жгу.
— Вот то-то и оно! Выдаёшь себя с головой. Другим бы и невдомёк, кто ты есть, а тут всякие домыслы пойдут.
Миша Калинин бледнел и краснел. Непринуждённый разговор этот зацепил его за самую душу: в сухоньком, постоянно кашляющем рабочем-подметале и пичужнике таится кто-то другой. Клетка с птицами — ширма. «Вот как надо уметь, чтобы удержаться на ногах, а то враз собьют».
К ним подбежал мальчонка с конопляными семечками в мешочке. Рабочий взял у него на копейку корма для птиц и склонился над клеткой. А сам вёл разговор:
— Часто видишь стражников?
— Каждый день прохожу мимо них у заводских ворот.
— С оружием они. Страшно?
— Неприятно,— поморщился Калинин.
— Думаешь, это наши враги?
— А кто же?
— Враги, да только они открытые. На случай можно обойти их стороной. Бойся врагов скрытых. Доверишься, пооткровенничаешь — и за тобой слежка. В заводской администрации тоже надо уметь разбираться: который кричит — не страшен, а страшен тот, который молчит.
Они поднялись с камня.
— Болтливым быть не следует. Ну, а если где сказать потребуется, надо сказать так, чтобы рабочий люд тебя запомнил. В одном деле ты уже преуспел: есть на бирке зарубка…
— В каком же?
— Да вот отказался жертвовать деньги на церковь. Рабочие смотрят на тебя с любовью.
…После Калинин узнал, что пожилой рабочий-подметало недавно возвратился из политической ссылки. Отбывал он её там же, где и Ленин.
Иероглифы
Мягко ступая, Калинин вёл на занятие политического кружка нового товарища. Шли они какими-то дворами и закоулками. Иногда останавливались, пропускали сзади идущих и неожиданно сворачивали куда-нибудь.
— Снежок подпал, и след застлал. Вот так у нас водится,— сказал Михаил Иванович Ване Татаринову, высокому худощавому юноше, одетому налегке, как и он сам.
В слабо освещённом подъезде большого дома их спросили:
— Не ищете ли вы серую собаку?
— Нет. Нам нужна морковка,— отозвался Калинин.
— Пятый этаж, вторая дверь.
И вот они в тёплом помещении, с завешенными наглухо окнами, среди близких людей, за накрытым столом. Правда, на столе один чёрный хлеб, но как его вкусно запивать сладким горячим чаем, держа стакан в озябших руках!
— Знакомьтесь. Мой друг из лафетно-снарядной,— представил Калинин членам политического кружка Ваню Татаринова.— Теперь у нас четыре Ивана и три Ивановича. Но, думаю, путаницы не будет: новичка назовём «Тюбетейка».
Руководитель кружка вместо фамилии новенького нарисовал в списке какие-то иероглифы — тюбетейку да ещё тонкую длинную иву.
— Знаете ли вы, юноша, о том, что открыть нашу тайну — нарушить верность рабочему классу? — с некоторой суровостью спросил Татаринова хозяин квартиры, пожилой рабочий-туляк Дронов.
— Знаю.
— Можешь поклясться хранить тайну?
— Родным отцом и матерью клянусь! — ответил Ваня. Руководитель кружка спросил:
— Какая у тебя подготовка?
За Ваню ответил Калинин:
— Отлично знает причины падения Парижской коммуны. К тому же любит Надсона. И сам пишет стихи.
Тут все попросили Ваню прочитать что-нибудь.
— «Вольного рабочего»,— предложил Калинин.
Ваня Тюбетейка положил на стол руки и начал:
Улицей тёмной шёл вольный рабочий,
Опустив воспалённые очи.
Волен о рабстве он петь,
Волен по свету скитаться,
В каждые двери стучаться,
Волен в тюрьме умереть…
Собравшимся стихи пришлись по душе. Затем начались занятия — чтение «Эрфуртской программы».
Руководитель выслушивал суждения членов кружка, ставил отметки.
Больше всего стояло плюсов против «Куста» — знак Калинина. Хорошие отметки получали «Кувшин» — знак Вани Кушникова — и «Перо», невысокий белолицый юноша Антоша из конторы.
…Руководители кружка менялись. К молодым рабочим пришла фельдшерица Юлия Попова в строгой кофточке, с густой тёмно-русой косой до пояса. Она повела занятие остро, весело. Рассказала, что
- Из автобиографической книги "Воспоминания видят меня" - Томас Транстрёмер - Биографии и Мемуары
- Свидетельство. Воспоминания Дмитрия Шостаковича - Соломон Волков - Биографии и Мемуары
- Улугбек - Глеб Голубев - Биографии и Мемуары
- Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты. 08.12.1988. Новосибирск - Сергей Иванович Заяшников - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Как уходили кумиры. Последние дни и часы народных любимцев - Федор Раззаков - Биографии и Мемуары
- Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки - Рут Кокер Беркс - Биографии и Мемуары
- История Икбала - Францеско Д'Адамо - Биографии и Мемуары
- Женщина во мне (ЛП) - Спирс Бритни - Биографии и Мемуары
- Реквием разлучённым и павшим - Юрий Фёдорович Краснопевцев - Биографии и Мемуары
- Абсолютное оружие Америки - Марк Сейфер - Биографии и Мемуары